ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА
Рассказы из истории христианской Церкви
Георгий Орлов
Василий Великий происходил из такого семейст-ва, в котором благочестие, по выражению Гри-гория Богослова, было наследственно. Местом его рождения была малоазийская провинция Понт, лежавшая на прибережьях Черного моря. С самого раннего детства он должен был усвоить себе благочестие и получить стремление к развитию в себе дара красноречия. Отец его, по имени также Василий, был ритор, и от ученого отца даровитый сын слушал первые правила красноречия. Его бабка Макрина и мать Еммелия были женщины испытанного благочестия, и мягкая, впечатлительная натура дитяти не могла не поддаваться влиянию окружающих его родственных и нежно любящих сердец. Рассказы о бедствиях, перенесенных его предками во время жестокого Максиминова гонения, весьма рано также должны были посеять в его душе начатки твердости, энергии и непоколебимого мужества, которые составляли отличительную черту его характера. Так еще с самого детства, под влиянием стольких разнообразных и сильных впечатлений, действовавших на св. Василия одновременно, должно было начаться развитие его в одном известном направлении, чтобы образовать из него сильную и цельную личность. Достигнув юношеского возраста, он оставил родительский кров и отправился путешествовать по знаменитым тогдашним городам, чтобы довершить свое образование. Он посетил Кесарию Каппадокийскую, потом – Константинополь, где было множество философов и замечательных ораторов, и где Василий слушал Ливания, и, наконец, центр тогдашней образованности – знаменитые Афины.
Здесь еще в то время была резиденция язычества; здесь также текли обильные реки научной жизни, напояемые источниками некогда славного для язычества времени, но в рассматриваемый момент уже ушедшего в область приятных воспоминаний, и здесь же, наконец, красноречивые учители пытались посредством философского аллегоризма поддержать колеблющуюся религию древности. Это был город, который Григорий Богослов в своем похвальном слове Василию называет "обителью наук".
В это время Василий был уже известен, как молодой ученый, подававший большие надежды, так что имя его еще до прибытия в Афины повторялось в устах многих. "Он обнаруживал в себе, – по словам Григория, – еще в молодости ученость выше возраста и твердость нрава выше учености. Он был ритором между риторами еще до кафедры софиста, философом между философами еще до выслушивания философских положений, а что всего важнее, иереем для христиан еще до священства". В Афинах началась дружба Василия с Григорием Богословом, – дружба, которой они были верны до конца своей жизни. "Дружба эта была самая искренняя и неразрывная, так что, – по словам Григория, – могло казаться, что в обоих одна душа поддерживает два тела, что они были один в другом и один у другого". Началом этой дружбы, как рассказывает св. Григорий, послужило следующее обстоятельство.
У афинской учащейся молодежи был странный обычай встречи и приема в свое общество новичков, – обычай, имеющий в своем основании некоторую долю сходства и с нашею школьной жизнью. В этом обычае "с делом смешивалось шуточное". Вот в каких чертах рисует нам Григорий этот обычай: "Новоприбывший вводится для жительства к одному из приехавших прежде него другу или сроднику, или односельцу, потом новоприбывший терпит насмешки от всякого желающего. И сие, полагаю, заведено у них с тем, чтобы сократить высокоумие поступающего вновь и с самого начала взять его в свои руки. Шутки одних бывают дерзки, а других более остроумны; сие соображается с грубостью или образованностью новоприбывшего. Такое обхождение тому, кто не знает, кажется очень странным и немилосердным, а тому, кто знает наперед, весьма приятно и снисходительно, потому что представляющееся грозным делается большею частью для вида, а не действительно таково. Потом новоприбывшего в торжественном сопровождении чрез площадь отводят в баню. И это бывает так: став порядком попарно и в известном расстоянии друг от друга, идут впереди молодого человека до самой бани. А подходят к ней, поднимают громкий крик, и начинают плясать как исступленные; криком же означается, что нельзя им идти вперед, но должны остановиться, потому что баня не принимает. И в то же время, выломив двери и громом приведя в страх вводимого, дозволяют ему, наконец, вход, и потом дают ему свободу, встречая из бани, как человека с ними равного и включенного в их собратство; и это мгновенное освобождение от огорчений и прекращений оных во всем обряде посвящения есть самое приятное.
Григорий, прибывший в Афины ранее Василия, уговорил своих товарищей не делать этой странной церемонии, так что Василий почти один из всех прибывших избежал общего закона и удостоен высшей чести "не как новопоступающий". И сие, говорит св. Григорий, было начатком нашей дружбы. Отсюда первая искра нашего союза. Так уязвились мы любовию друг к другу. Указанный нами обычай и многое другое, что увидел Василий в Афинах, разочаровали его, так что он называл Афины обманчивым блаженством. Григорий постарался успокоить его в его скорби своими дружескими беседами, чем еще более привязал к себе Василия. Наконец, когда открылось единство цели, единство их желаний и стремлений, именно христианское любомудрие, тогда дружба их стала неразрывною.
– Мы стали тогда друг для друга все, – говорит Григорий, – и товарищи, и сотрапезники, и родные.
В таком шумном и блестящем городе, как Афины, в этой резиденции язычества, где, по словам св. Григория, "идолов было гораздо больше, чем в целой Элладе", юные наши друзья не увлеклись ни прелестями разгульной жизни афинской молодежи, ни языческими суевериями. Они жили изолированно от других, жили в мире, как совершенные иноки, хотя в это время не были еще крещены.
– Нам известны были, – говорит Григорий, – две дороги: одна, это – первая и превосходнейшая, вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая, это – вторая и неравного достоинства с первою, вела к наставникам наук внешних. Другие же дороги на праздники, на зрелища, народные стечения, на пиршества, предоставляли мы желающим. Ибо и внимания достойным не почитали того, что не ведет к добродетели, и не делает лучшим своего любителя.
Так проводили юные друзья жизнь в Афинах. Уже по такой их юношеской жизни, по которой они приобрели известность не только в Афинах, но и в целой Элладе, и особенно у знаменитых мужей, можно было предвидеть, что из этих юношей воспитаются мужи строгого благочестия и крепкой силы воли, мужи, способные пожертвовать всеми выгодами жизни за неприкосновенность своих дорогих убеждений.
Закончивши курс наук в Афинах, где Василий превосходно изучил риторство, стихотворную науку, философию, диалектику, астрономию и медицину, наши друзья должны были расстаться. Их обоих сильно удерживали в Афинах, но Василий, как человек более твердого характера, не остался, несмотря ни на какие просьбы друзей, а Григорий склонился на эти просьбы и остался в Афинах. Итак, друзья расстались.
– И совершилось, – говорит св. Григорий, – дело до совершения своего невероятное. Ибо сие было то же, что рассечь надвое одно тело, и умертвить нас обоих, или то же, что разлучить тельцов, которые, будучи вместе вскормлены и приучены к одному языку, жалобно мычат друг о друге и не терпят разлуки.
Он пробыл несколько времени в Афинах, и потом, несмотря ни на что, оставил их.
– Любовь сделала меня, – говорит он, – Омировым конем; расторгнув узы удерживающих, оставляю за собою равнины и несусь к товарищу, – к которому и мы возвратимся, оставив Григория.
Возвратясь чрез Константинополь и Ефес, в Понт, Василий несколько времени исправлял должность адвоката. В 359 году, почувствовав суетность мирской славы, он решился совсем прервать связь с миром; принял крещение и степень чтеца и отправился изучать жизнь иноческую у пустынников в Сирии, Месопотамии, Палестине и Египте; потом поселился близ Неокесарии в пустыне, орошаемой потоком Ирисом, не вдали от места, где жили с другими девственницами мать и сестра его. Сюда, в пустыню, Василий вызвал друга своего Григория; здесь друзья снова погрузились в научные занятия; но теперь они уже изучали не внешнюю языческую мудрость, но христианское любомудрие, – занимались изучением писания, церковных писателей и между ними преимущественно Оригена, из лучших сочинений которого они сделали извлечения, известные под именем Филокалии. В 363 г. пустынник писал Юлиану, требовавшему у него денег с угрозою опустошить Кесарию:
"Я содрагаюсь, что ты облечен в порфиру, что глава твоя украшена венцом, который без благочестия вменяется царю не в честь, а в бесчестие. Тебе известнее вчерашнего дня, что я не люблю собирать богатства, и, однако, ты требуешь от меня тысячу литр золота. Помилуй, государь, я столько стяжал его, что если бы сегодня мне захотелось в другой раз вкусить пищи, то у меня на это не стало бы денег. У меня, как и должно быть, нечего делать повару: лучшие из явств, которыми мы изобилуем, травяные листья с черствым хлебом и кислым вином".
Этот и подобные факты, которые мы приведем ниже, факты его столкновения с сильными мира сего, показывают в Василии непоколебимую твердость характера, чуждую всякого ласкательства и угодничества, – качества, необходимые в пастыре Церкви, который, по своему высокому положению, должен служить Богу, а не людям.
В 364 году Василий посвящен в сан пресвитера. В этом звании Василий скоро приобрел себе такое уважение, каким не пользовался и сам епископ Евсевий, еще не довольно опытный в делах церковных. Но едва прошел год его пресвитерства, как епископ, завидуя славе Василия, стал притеснять и оскорблять его. Охлаждение любви между епископом и пресвитером было весьма заметно и для посторонних. Иноки кесарийских обителей приняли сторону Василия и отваживались на самое опасное дело, замышляли отделиться от своего епископа, отсекши и немалую часть народа из низкого и высокого сословия. Желая предотвратить такое возмущение, Василий, по совету Григория Богослова, вместе с ним предался бегству и удалился из Кесарии в свою мирную пустыню.
Слух о том, что император Валент ведет с собою арианских епископов, чтобы водворить и в Кесарии злочестивое учение, и письма Григория, отца Григория Назианзина, вскоре, впрочем, расположили Евсевия к примирению с Василием; желание примирения было так сильно, что Евсевий первый решился писать просительное и пригласительное письмо к обиженному пресвитеру. Но миролюбивый пустынник, узнав о перемене мыслей и расположении Евсевия, хотел совершенно победить любовию и великодушием своего врага; по совету Григория, Василий сам пришел в Кесарию прежде епископского приглашения. Возвращение его было как нельзя более кстати и вовремя; это потому, что скопище еретиков уже напало на Кесарийскую церковь, и одни из них уже явились, и производили беспокойство, а другие обещали явиться, много полагаясь на неопытность тогдашнего предстоятеля. Василий вскоре дал узнать им, как напрасна была их надежда.
К концу шестилетнего пресвитерского служения умер кесарийский архиепископ Евсевий, и сам Василий подвергся такой тяжкой болезни, что ожидал себе скорой смерти. Посему вызвал к себе друга своего Григория только для того, чтобы передать ему свою последнюю волю. Но сверх всякого ожидания, как только начали проходить болезненные припадки, епископы, собравшись в Кесарию, по случаю смерти Евсевия, предоставили больному Василию полное управление кесарийскою Церковью. Это было сделано главным образом по настоянию назианского епископа, отца Григориева. Впрочем, только завистники и самые порочные граждане неохотно соглашались на избрание Василия во епископа, указывая на болезненное состояние его. "Но вы избираете не борца, а учителя", с силою отвечал на это отец Григория Богослова.
Бедствия, какие терпели православные от ариан, причиняли много скорби Василию, хотя они касались не столько его митрополии, сколько других восточных Церквей. Тогдашний император Валент, по выражению Григория Богослова, скрежетал зубами на Церковь, принимая на себя львиный образ, рыкал как лев и для многих был неприступен. Уже и первые опыты отважности сего царя покровителя ариан были: изгнание, описания имуществ, явные и скрытные советы, сожжение пресвитеров на море, обагрение бескровной жертвы кровьми людей и оскорбление стыдливости дев. В самой Кесарии в 371 году явился уже арианский епископ, славившийся ученостию Евиппий; опасались прибытия еще единомысленных с ним епископов из Армении и Киликии. Письменные сношения Василия с друзьями при дворе императора Валента не имели успеха; придворные отвечали только, что надобно благодарить Бога и за то, что состояние православия еще не хуже. Итак, св. Василий придумал следующие, по словам Григория, весьма спасительные средства: "Сколько мог, углубившись в себя самого и затворившись с духом, напрягает все силы человеческого разума, перечитывает все глубины писания, делает возражения еретикам, борется и препирается с ними, отражает их чрезмерную наглость; к одним идет сам, к другим посылает, иных зовет к себе, дает советы, обличает, запрещает, угрожает, укоряет, защищает народы, города, людей частных; тех, которые были под руками, низлагает вблизи разящим оружием, а тех, которые находились вдали, поражает стрелами письмен, вообще придумывает все роды спасения и врачует.
Валент, зная силу кесарийского епископа, очень желал с ним сблизиться. Собираясь сам ехать в Кесарию, он сначала послал туда первого сановника империи, префекта Модеста арианина, поручив ему расположить Василия к арианам; в случае же неудачи – изгнать его из Кесарии. Модест призвал к себе св. Василия и, не удостоив его имени епископа, сказал ему:
– Для чего ты, Василий, противишься государю, и один из всех остаешься упорным? Для чего не держишься одной веры с царем, когда все другие склонились и уступили?
– Не того требует мой царь, – отвечал св. Василий, – не могу я поклоняться твари, я сам творение Божие.
– Что же мы по-твоему? – спросил префект. – Или ничего не значим?
– Ты префект и притом из знатных, – отвечал святитель, – однако же, не выше Бога. Для меня важно быть в общении с вами: почему и не так? И вы Божия тварь. Но не важнее чем быть в общении с каждым верующим из подчиненных вам. Христианство славно не по почестям, а по вере.
Раздраженный Модест стал угрожать изгнанием из Кесарии, отнятием имущества, мучениями, смертию. Но святителя не испугали никакие угрозы, и он смело отвечал:
– Если можешь, угрожай чем-нибудь другим, а этого я не страшусь. Кто ничего не имеет, у того нечего отнимать, разве потребуешь это волосяное рубище и немногих книг, в которых все мои пожитки; изгнания не знаю, ибо вся земля Господня. А истязания что причинят мне, когда нет у меня тела? Смерть же для меня благодеяние: она скорее соединит меня с Господом, для Которого живу и тружусь и к Которому давно поспешаю.
Модест был поражен величием и неустрашимостью св. Василия.
– Никто еще так со мною не говорил, – сказал Модест.
Василий отвечал:
– Вероятно, тебе еще не случалось говорить с епископом; иначе, без сомнения, говоря о подобном предмете, услышал бы такие же слова. Мы во всех других случаях кротки, смиреннее всякого, этого требует от нас заповедь Божия, и не только пред таким могуществом, но даже пред кем бы то ни было; а когда дело идет о славе Божией, – тогда, презирая все, имеем в виду одного Бога. Огонь, меч, звери и железные когти скорее будут для нас наслаждением, нежели произведут ужас. Пусть слышит о сем царь, что ты не покоришь себе нас и не заставишь приложиться к нечестию, какими ужасами ни будешь угрожать.
Видя, что никакие угрозы не действуют на святителя, Модест думал склонить его лаской и обещаниями. Но если великого святителя не могли заставить отречься страшные угрозы, то как же можно было от него ожидать отречения ради наград, которые он презирал?
– Не почитай маловажным, – сказал Модест, – что великий император хочет соединиться с твоею паствою, не противься его воле. Он хочет только, чтобы исключено было из символа одно слово: Единосущный.
Но св. Василий решительно отвечал:
– Царю стать членом Церкви – очень важное дело: ибо важно спасение души; но исключить в символе веры хотя бы одно слово, или прибавить к символу веры что-либо, даже переменить в нем порядок – никак не соглашусь.
Отпуская Василия, Модест советовал ему подумать до следующего дня.
– Не нужно, – решительно и спокойно отвечал великий святитель, – я и ныне и завтра таков же.
Вскоре прибыл в Кесарию сам Валент. Модест донес ему: "Побеждены мы, царь, настоятелем этой церкви: это муж, который выше угроз, тверже доводов, сильнее убеждений". Император как бы не хотел верить, и для привлечения Василия на свою сторону присылал еще к нему многих из придворных и людей военного звания, и проходящих должность судей, и женских приставников, и главного своего повара Демосфена, который грозил убить архипастыря своим поварским ножом. Но все эти послы должны были сознаться, что твердость архипастыря непреодолима. После этого царь искал только случая переговорить с Василием лично. Наступил праздник Богоявления, в который Василий совершал богослужение в своем соборном храме. В Кесарии не было арианских храмов. Поэтому и император с своею свитою вошел в православную церковь и присоединением к народу показывал вид некоторого единения с ним в вере. Когда же слух Валента как громом поражен был начавшимся песнопением, когда Валент увидел море народа, а в алтаре и близ него не столько человеческое, сколько ангельское благолепие, тогда пришел в изнеможение, и взор и душа его покрылись мраком и пришли в крушение. При всем этом он сам понес к божественной трапезе дары, вероятно, золотые сосуды, но никто из клира не прикасался к ним, потому что не знал, примет ли их от еретика архипастырь. Царь до того смутился, что не мог твердо стоять на своих ногах, и если бы один из служителей алтаря не поддержал его, то произошло бы падение. При таком смущении он сделался вовсе неспособным вступить в беседу с Василием и, таким образом, вышел из храма ни с чем. Для вознаграждения первой неудачи нужно было в другой раз посетить православную церковь. В это время Василий не был служащим, пригласил императора в алтарь, где стоял сам, и много говорил ему о божественных догматах. Царь с довольным вниманием слушал слова святителя и хвалил его за мудрость и благолепие в священнослужении. Только бывший тут между прочими сановниками, царский повар Демосфен укорил вселенского учителя за то, будто он допустил в речи какой-то варваризм; на такое замечание Василий отвечал сначала только улыбкою, а потом, когда заметил, что Демосфен начинал сердиться и чем-то угрожать ему, сказал:
– Твое дело заботиться о приправах к похлебкам, а не постановлять божественные догматы.
При этом свидании Валент не только не обнаружил никакого нерасположения к Василию, но, по свидетельству Феодорита, был еще восхищен беседою Василия. Но твердость и постоянство не были достоинствами сего государя; по настоянию арианских епископов и своих придворных, Валент чрез несколько времени решился было подписать приговор об изгнании Василия. Уже назначена была для приведения в исполнение царского указа следующая ночь, приготовлена была колесница, враги рукоплескали, благочестивые уныли, а друзья Василия с глубокой скорбию смотрели на его спокойное приготовление к отъезду. Осужденный на изгнание, по словам Григория Богослова, он о том только позаботился, что одному из провожатых сказал:
– Возьми записную книжку и следуй за мной.
В это самое время единственный сын императора Галат заболел горячкою, и так сильно, что не помогали ни врачевства, ни молитвы арианских епископов. Нельзя было не признать в этом происшествии действия наказующей руки Божией. Император хотя со стыдом, но вынужден был пригласить к себе Василия. Василий пришел не отговариваясь, как сделал бы другой, и тотчас с его приходом горячка в больном уменьшилась. Святитель обещал и совершенное выздоровление, но только в том случае, если над больным совершать крещение православное. Но условие не было принято, и младенец помер. Это же событие так сильно подействовало на Валента, что он немедленно отменил приговор об изгнании. Вскоре приключилась тяжкая болезнь и с префектом Модестом. Но этот с большим доверием прибег к молитвам святителя и получил полное исцеление. Слух об этих событиях увеличивал славу архипастыря, но не образумил Валента.
Находясь под сильным влиянием ариан, император отдал приказ передать церкви православных еретикам.
Тяжело было православным и они обратились за помощью к своему заступнику и утешителю великому Василию. Святитель, утешив их, отправился к царю и, пришед к нему, сказал:
– Честь царя любит суд. И Премудрость говорит: правда царева в суде. За что, царь, осудил ты неправедно, изгнав православных от святой Церкви, отдав ее злославным?
– Опять ты оскорбляешь меня, Василий, – сказал царь, – не должен ты это делать.
– Я должен умереть за правду, – отвечал святитель.
Тогда царь сказал святителю:
– Суди сам их, но только не будь снисходительнее к людям твоей веры.
– Если я неправедно осужу, то и меня пошли в заточение, моих единоверцев изгони и отдай Церковь арианам, – отвечал святитель.
Взяв же от царя приказ, возвратился в Никею, созвал ариан и сказал им:
– Царь дал мне приказ совершить суд между вами и православными.
– Суди, но по суду царя, – отвечали ариане.
Святитель сказал:
– Приидите вы, ариане, и вы, правоверные, затворите церковь, запечатайте вы своими печатями, а мы своими, и поставьте от обеих сторон стражу. Сначала вы, ариане, помолитесь три дня и три ночи, потом подойдите к церкви. Если двери отворятся по вашей молитве, то церковь будет ваша навеки; если же нет, то мы помолимся одну ночь и если двери церковные отворятся нам, то церковь будет наша; если же и нам не отворятся, то пусть будет ваша.
Ариане согласились. Православные же скорбели и говорили, что святитель не по правде сотворил суд, но по страху цареву. Запечатали церковь и приставили к ней стражу. Ариане три дня и три ночи молились с утра до шести часов, говоря: "Господи, помилуй", – но двери не отворились, и они ушли со стыдом. Василий Великий, собрав всех православных с женами и детьми, отправился в церковь святого мученика Диомида и, помолившись там всю ночь, утром со всеми пошел к запечатанной соборной церкви, с пением: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас". Став пред церковными дверями, святитель сказал людям:
– Поднимите ваши руки к небу и говорите: "Господи, помилуй", – потом подошел к дверям, перекрестил их три раза и сказал: "Благословен Бог христианский всегда, ныне, и присно, и во веки веков".
Народ сказал: "Аминь".
Вдруг отпали печати и отворились врата и, как от сильной бури и ветра, с страшной силой ударились о стены.
Одна бедная вдова подошла к святителю и, упав пред ним на колени, просила защитить ее от притеснений начальника города. Святитель, никогда никому ни в чем не отказывавший, тотчас написал к градоначальнику следующее: "Эта вдова просит у меня помощи, говоря, что ты все для меня сделаешь. Если правда, то докажи и исполни просьбу женщины". Несчастная вдова, взяв письмо святителя, отдала его градоначальнику. Градоначальник, прочитав, отвечал святителю:
– Святой отче, если бы я мог исполнить просьбу этой женщины, то с большой радостию сделал бы это.
Святитель отвечал:
– Хорошо, если ты хотел, но не мог; если же мог, но не захотел, то накажет тебя Господь.
Так и случилось: чрез несколько времени царь разгневался на градоначальника, узнав об его несправедливостях, и сослал в заточение. Градоначальник обратился за помощью к великому святителю. Св. Василий вымолил ему у царя прощение. Градоначальник был поражен добротою святителя и, в благодарность ему, отдал бедной вдове много из своего имения.
Один благочестивый христианин знатного рода, по имени Проторий, желал посвятить свою дочь Господу. Но диавол внушил одному из рабов Протория сильную любовь к девице и желание иметь ее своей женой. Зная, что господин не согласится отдать за него свою дочь, слуга обратился к волхву и обещал ему большую награду, если он поможет ему исполнить его желание. Волхв сначала отказался, но потом сказал:
– Хочешь, я тебя пошлю к моему господину диаволу, он тебе поможет, если ты исполнишь его волю!
Раб, забыв о том страшном грехе, какой на себя принимал, сказал:
– Все исполню, что он мне велит.
Тогда волхв сказал:
– Отречешься ли от твоего Христа?
– Готов на все, – отвечал ослепленный страстию раб, – только бы исполнилось мое желание.
- Если ты даешь такое обещание, – сказал волхв, – то и я тебе буду помогать, – и, дав грамоту, сказал: – Иди в эту ночь на Еллинское кладбище, подыми грамоту и тебя отведут к диаволу.
Безумный раб немедленно отправился на кладбище и начал призывать бесов. К нему явились бесы и с радостию повели прельщенного к своему князю. Пришед, юноша увидел диавола, сидящим на высоком престоле, окруженного множеством бесов. Диавол взял у юноши грамоту и сказал ему:
– Веруешь ли в меня?
– Верую, – отвечал он.
– Отрекаешься ли от Христа?
– Отрекаюсь, – отвечал юноша.
– Много раз вы, христиане, меня обманывали; когда вам нужна моя помощь, вы приходите ко мне; когда же ваше желание исполнится, вы отрекаетесь от меня и опять обращаетесь ко Христу, Который по Своей благости и человеколюбию принимает вас к Себе. Но подпиши, что ты отрекаешься от Христа и крещения добровольно, обещаешь навсегда быть моим и терпеть вечные муки со мною в день суда, тогда исполню твое желание.
Юноша подписал, что требовал диавол. Тогда диавол послал к девице бесов, чтобы внушить ей любовь к юноше. Девица, упав пред отцом на колени, плача, сказала:
– Спаси меня, отец, спаси свою единственную дочь! Отдай меня замуж за нашего раба, я его люблю. Если же ты не исполнишь мою просьбу, то скоро увидишь меня мертвою и ответишь за меня в день суда.
Услышав это, несчастный отец ужаснулся и, рыдая, сказал:
– Что это сделалось с моей дочерью? Кто украл мое сокровище? Кто прельстил мое дитя? Я, дочь моя, хотел тебя отдать небесному Жениху, сделать сожительницей ангелам и ради тебя и сам надеялся спастись. Ты же, бесстыдная, говоришь о браке. Не сведи меня во ад с печалию, дитя, не срами дом свой, выходя за раба.
Она не слушала слов отца, повторяя одно:
– Если не исполнишь моего желания, убью себя.
Отец не знал, как поступить, и, по совету родных и друзей, согласился лучше исполнить волю дочери, чем видеть ее погибающею, выдал ее за раба, отдав много имения. Вскоре непослушной дочери пришлось раскаяться в своем выборе. Многие заметили, что юноша не ходил в церковь и не причащался пречистых таин. Об этом сказали его жене. Услышав это, несчастная женщина пришла в отчаяние, упала на землю и плача говорила:
– Никто, ослушавшийся родителей, не спасется! Кто возвестит моему отцу о моем несчастии? О, я грешная! Для чего родилась; отчего не погибла, родившись?
Муж, услышав ее рыдания, пришел и спросил о причине ее слез. Узнав же, начал ее утешать и, хотя тяжело ему было, назвал себя христианином. Жена же не утешилась от его слов, но сказала ему:
– Если хочешь успокоить меня, пойдем утром со мною в церковь и причастись при мне пречистых таин, тогда я тебе поверю.
Муж, видя, что нельзя больше скрывать, все ей рассказал. Жена обратилась за помощью к великому святителю Василию.
– Помилуй меня, ученик Христов, – говорила она, плача, – помилуй ослушавшуюся отца и поступившую по совету беса!
И все рассказала ему о своем муже. Святой призвал мужа и спросил его, правда ли то, что говорит о нем его жена? Он же отвечал со слезами:
– Да, святой отче, все это правда; если я не скажу, то мои дела скажут.
И рассказал все, как отдался бесам.
– Хочешь ли обратиться к нашему Господу Иисусу Христу? – сказал святитель.
– Хочу, но не могу, – отвечал он.
– Отчего?
– Я письменно отрекся от Христа.
– Не печалься об этом, – сказал святитель, – человеколюбив Господь и кающихся принимает.
Жена, упав на колени пред святителем, плача сказала:
– Ученик Христов, если можешь, помоги!
Святитель сказал юноше:
– Веруешь ли, что спасешься?
– Верую, Господи, помоги моему неверию, – сказал он.
Святитель взял его за руку и, перекрестив, отвел его в уединенное место, велел ему, не переставая, молиться Богу, и сам в течение трех дней усердно молился о нем. Через три дня святитель пришел к юноше и спросил его:
– Что, сын мой?
– В ужасном страхе я, владыко, – отвечал юноша, – не могу выносить бесовского крика, страшилищ, шума и бросания камней. Держат подписанную мною бумагу и упрекают меня, говоря: "Не мы к тебе пришли, но ты к нам".
– Не бойся, сын мой, только веруй, – сказал святитель, дав немного ему пищи и, перекрестив, ушел.
Чрез несколько дней опять пришел святитель и спросил:
– Что, сын мой?
– Далеко слышу их крики, а самих не вижу.
Святитель, дав ему немного пищи и помолившись, ушел. Чрез четырнадцать дней пришел опять к нему святитель и спросил:
– Что, сын мой?
– Хорошо теперь, святой отче, – сказал юноша, – видел во сне тебя борющимся за меня и одолевшим диавола.
Святитель, помолившись, привел его к себе в келию. Утром, призвав весь причт, иноков и всех христолюбивых людей, сказал:
– Прославим, братия, человеколюбивого Господа; эту погибшую овцу добрый пастырь хочет принять; мы должны в эту ночь помолиться за него, чтобы Господь помог ему одолеть нашего общего врага.
Собравшиеся в церковь всю ночь молились о кающемся юноше, говоря: "Господи, помилуй!" На другое утро святитель взял юношу за руку и повел его, в сопровождении множества народа и с пением псалмов, в церковь. Диавол собрал свою силу и хотел похитить юношу. Юноша начал кричать:
– Отче святой, помоги мне!
Святитель сказал диаволу:
– Бесстыднейший душегубец, начальник тьмы и погибели, разве мало тебе твоей погибели и тебе служащих, прекратишь ли ты гонения на создания Бога моего?
– Обидел ты меня, Василий, – отвечал диавол.
Этот диавольский голос многие слышали. Святитель отвечал:
– Господь запрещает тебе, диавол.
– Василий, обидел ты меня, – отвечал диавол, – не я к нему пришел, но он ко мне; отрекся от твоего Христа, дал мне подпись, которая у меня и которую я в день суда принесу общему Судии.
Василий отвечал:
– Благословен Господь Бог мой; Его люди до тех пор не перестанут молиться, пока не отдашь бумагу.
Обратившись к народу, святитель сказал:
– Поднимите руки и говорите: "Господи, помилуй!"
Люди, подняв руки к небу, со слезами несколько часов говорили: "Господи, помилуй!"
Вдруг все увидели бумагу, летевшую по воздуху и упавшую прямо в руки великого святителя. Св. Василий с радостию ее принял, возблагодарил Господа и при всех сказал юноше:
– Узнаешь ли свою подпись?
– Да, святой отче, – отвечал юноша, – это она.
Тогда св. Василий пред всеми разодрал бумагу на несколько частей, ввел юношу в церковь, причастил его святых таин и, поучив, отдал жене его, славословя и благодаря Бога. Так, силою молитв святителя спасен от власти диавола согрешивший юноша. Как опасно потворствовать своим страстям! Как нужно быть внимательным к себе и стараться вовремя останавливать себя во всем дурном! Много соблазнов окружающих нас, грешных, и хотя желаем, но часто не хватает сил устоять против них. В этих-то случаях нам нужно обращаться за помощью к святым, которые и при жизни, несмотря на множество забот и скорбей, не оставляли без своей помощи к ним приходящих, тем более после смерти не оставят обращающихся к ним с верою.
Скорби и огорчения сильно подействовали на слабого здоровьем Василия. В 373 г. он был болен 50 дней, несмотря на теплые минеральные воды и помощь врачей; даже прошел слух о смерти св. Василия в Каппадокии и многие епископы собрались в Кесарию для избрания ему преемника. Они навестили больного, но не утешили его, а еще более огорчили своими рассказами о небережном управлении епископов. "Я оцепенел от множества скорбей, окруживших меня ныне, – писал Василий в одном письме, – они сделали жизнь мою очень тяжкою".
Несмотря на то, что св. Василию очень было тяжело видеть несчастия Церкви, он не отчаивался, но твердо надеялся на помощь Господа. И не обманулся святитель Божий в надежде на милосердие Господа, Которому сам постоянно молился и побуждал других молиться о мире Церкви. Наконец, настали лучшие времена для Церкви. После Валента, убитого на войне, на престол вступил Грациан, который в начале своего царствования издал указ в пользу православия и возвратил из ссылки епископов. Эти события утешили святителя в последние дни его жизни. Измученный скорбями, трудами и болезнию, св. Василий скончался на 49-м году отроду 1 января 379 года. Накануне смерти святитель имел утешение обратить одного иудея в христианство. Это было так: в Кесарии жил иудей, по имени Иосиф, известный врач. Он так верно видел исход болезни, что, осмотрев больного, по биению пульса и другим признакам, мог предсказывать за три и даже за пять дней время смерти. Великий святитель, несмотря на различие веры, любил этого знаменитого врача, провидя его обращение ко Христу, и часто с ним беседовал. Часто говорил святитель другу, что прежде, чем один из них умрет, Иосиф признает Иисуса Христа своим Спасителем и крестится. Чувствуя приближение смерти, святитель призвал к себе Иосифа, как бы для совета о своей болезни. Когда еврей ощупал пульс его, умирающий с улыбкою спросил врача:
– Что думаешь о моей болезни?
Иосиф в смущении обратился к предстоящим и велел им все приготовить для умирающего. Св. Василий спросил:
– Как? Ты думаешь, что мне нельзя прожить и до завтра?
Еврей отвечал:
– Поверь мне, владыко, ныне же, прежде чем солнце зайдет, ты умрешь. Поспеши сделать распоряжение, какое нужно для твоей Церкви и для домашних.
– А что ты сделаешь, если я доживу до утра? – спросил святитель.
- Пусть я умру, – отвечал еврей.
– Да, – сказал святитель, – пусть ты умрешь для греха и оживешь для Бога.
– Знаю, о чем ты говоришь, владыко, и клянусь тебе, что, если ты останешься жив до утра, исполню твою волю и приму крещение.
После этого еврей в полной уверенности, что св. Василий умрет в этот же день, удалился. "Но идеже хощет Бог, – поет св. Церковь, – побеждается естества чин". Святитель стал усердно молить Господа, чтобы Он продлил его жизнь ради спасения еврея, и получил просимое. На следующее утро врач, увидев святителя живым, так был поражен, что пал пред ним на колени и сказал:
– Теперь верю, что Бог твой есть истинный Бог, и готов исполнить свое обещание. Прикажи крестить меня со всем семейством моим.
– Я сам хочу и крестить тебя, – сказал св. Василий.
– Тебе нельзя вставать, владыко, ты слишком слаб, – отвечал врач.
– Господь укрепит меня, – сказал св. Василий.
Сказав это, он встал с постели, отправился в церковь, сам совершил литургию и, окрестив еврея со всем семейством, причастил их св. таин. После этого, возблагодарив Господа, возвратился домой и к вечеру в тот день предал душу Богу"Житие Василия Великого". Москва, 1895 г.>.