ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА
Рассказы из истории христианской Церкви
Георгий Орлов
Ересь седьмого века – монофелитство находится в самой родственной связи с ересью монофизитов. Хотя над монофизитством Церковь давно уже, еще в V веке, на соборе халкидонском, четвертом Вселенском, произнесла свой суд, однако ж, ересь эта не переставала иметь многочисленных приверженцев в VI и VII веках. В этом последнем веке монофизитство является в новом виде своего развития, – из него вырождается ересь монофелитская. Монофелиты утверждали, что во Христе одна воля и одно действие Божеское, человеческой же воли и человеческой деятельности не признавали в Богочеловеке. Правильное же церковное учение заключалось в признании во Христе двух воль – Божеской и человеческой.
Мысли монофелитские нередко высказывались и ранее VII века, но они не достигали ни особенной силы и развития, ни особенного распространения. Широкое распространение монофелитства приобрело лишь с царствования императора Ираклия, который захотел воспользоваться этим учением для своих целей чисто государственных. Политическое единство империи могло основываться только на единстве религиозном в греческом государстве; но этого единства религиозного не было, как скоро целые миллионы подданных исповедывали монофизитство. Император хотел примирить монофизитов с православными и для сего воспользовался монофелитским учением. Он надеялся, что если монофизитам сделать некоторую уступку, ввести в Церковь учение об одной воле во Христе, то этим будут довольны они и примкнут к обществу православных, при чем, казалось ему, и православные не потерпят ущерба в своих основных убеждениях; ибо истина, за которую со всею ревностию стояло православие о двойстве естеств во Христе, не устранялась подобным учением. Можно догадываться, что к осуществлению этой мысли Ираклий пришел под влиянием знакомства с мыслями и расположениями монофизитов в Армении и Колхиде, где император в 622 и последующих годах находился по военным обстоятельствам. Император был человеком сведущим в религиозных вопросах; во время пребывания своего в названных странах, где сильно было монофизитство, он вступал со многими представителями этого лжеучения в религиозные беседы и споры, вероятно, выспрашивал их: не присоединятся ли они и их последователи к Церкви православной, если в последней будет провозглашено учение, сходное с монофизитством, – об одной воле и действии во Христе. Нужно полагать, что его собеседники подали ему в этом случае добрые надежды. В особенно близких отношениях стоял император в Колхиде с митрополитом монофизитом Киром. Под влиянием своих бесед с представителями монофизитов, которые возбуждали в нем лестные для него и его планов надежды, Ираклий письменно обращается к патриарху константинопольскому Сергию, вероятно, делясь с ним мыслями и чувствами по данному делу. Сергий на письмо из Колхиды отвечает уверением, что учение об одной воле и одном действии во Христе есть учение, которое не только не противно преданиям Церкви, напротив, гораздо сообразнее с ними, чем учение о двух волях и двух действиях во Христе.
Таким образом, главными лицами, наиболее заинтересованными учением об одной воле и одном действии во Христе, был император Ираклий, патриарх константинопольский Сергий и митрополит в Колхиде Кир; душою всего дела был сам император.
Следовало сделать опыт применения монофелитских воззрений для политической цели – объединения монофизитов с православными. Это и сделано было в Египте в 633 году. Египет, – одно из гнезд монофизитства, более, чем какая другая страна в империи, вызывает императора на попытку ввести монофелитскую унию в указанном смысле. В самом деле в Египте в это время на каких-нибудь 300.000 православных приходилось 5 или 6.000.000 монофизитов. Орудием императорских намерений сделался Кир, прежде митрополит в Колхиде, а теперь патриарх александрийский, человек ловкий и искусный. Уния велась под самым тщательным наблюдением императора Ираклия и Сергия, которым Кир, без сомнения, и обязан своим возведением в патриарха. Ираклию и Сергию доносимо было о каждой мелочи, о каждой подробности в ходе дела; с своей стороны они спешили со скорейшей помощью к Киру, если нужно было что-либо исправить в его деятельности. Дело унии пошло успешно; в Александрии целые тысячи монофизитов примкнули к унии. Все клирики вместе с сановниками города и военачальниками и со всем народом присоединились к Церкви, в знак чего приняли причастие из рук патриарха Кира. И так было не в одной Александрии, но и во всем Египте: почти весь Египет, Фиваида и Ливия подали руку примирения православным в церкви Александрийской и ее вождю Киру. В своем восторге, по поводу события, Кир писал к Сергию: "Таким образом составился праздник, как написано, праздник во учащающих до рог алтаревых (Псал. 117, 27), а если сказать правдивее, то не до рог алтаревых, но до самых облаков и за облаками до небесных чинов, радующихся о мире Церквей и обращающихся к нему". Теперь вглядимся точнее, какими жертвами покупалось воссоединение монофизитов в Египте с православною Церковью. Кир издает в Египте исповедание веры, которое должно было удовлетворить и ту и другую сторону – православных и монофизитов. Но исповедание это, если и могло удовлетворить монофизитов, то отнюдь не могло удовлетворить православных. В среде православных для унии не было другого имени, как "водяная" уния, – ироническое название, указывающее на непрочность затеи монофелитов.
Сергий увидел, что не легко привести в сознание православных христиан еретическое учение об одной воле и одном действии во Христе, что эта новость возбудила в Церкви сильные "прения" и в виду этого старался с одной стороны, сколько возможно, потушить возгоравшиеся споры, не отказываясь, впрочем, от своего лжеучения, с другой стороны, приобрести ему влиятельных защитников. Чтобы потушить споры, он писал Киру александрийскому, внушая ему, что "не должно никому позволятьпроповедовать об одном или двух действиях во Христе Боге"; в том же роде были его внушения и самому императору. Вслед затем Сергий вступает в сношения с папою Гонорием. Этим он хочет привлечь его на свою сторону, на сторону монофелитов, и тем придать своему делу важность и силу в Церкви. Сергий писал к Гонорию, и в письме раскрывал, как необходимо было все то, что предпринято Киром в Египте; жаловался на тех, кто поднимал споры по вопросу о волях во Христе, но в то же время не обинуясь заявлял, что учение об одной воле и об одном действии во Христе лучше учения о двух волях и двух действиях в Нем. Сергий повел так искусно свои сношения с Гонорием, что этот легко запутался в еретических сетях, расставленных ему патриархом константинопольским. Гонорий, как видно, не был искусным богословом, не сумел распутать всех хитросплетений Сергия и, поверив его сладким словам, принял сторону монофелитствующих. Папа в ответном послании Сергию хвалит его за его осторожность и предусмотрительность, совершенно соглашается с ним, что не следует спорить о вопросе, который не был разъяснен доселе соборами, и в заключение прямо признает учение об одной воле во Христе правильным. Таким образом, и папа Гонорий объявил себя монофелитом; партия монофелитов крепла и усиливалась. Но это не могло утишить споров, которые так неприятны были монофелитам, потому что эти споры грозили превратить в прах все начинания их касательно соединения монофизитов с Церковию. Чтобы утишить волнения, император Ираклий в 638 году издает указ, известный с именем "Изложения" (эктесис). Указ имел в виду достигнуть того, чтобы все замолкли в своих спорах о двух и одной воле во Христе. Но православные не думали исполнять незаконную волю императора; не хотели молчать, когда великая опасность грозила вере. Все время царствования императора Ираклия прошло в спорах и беспокойствах; мира церковного не было и не могло быть. В таком положении империю находит новый император Констанс II; но он вместо того, чтобы уступить справедливым требованиям Церкви – восстановить истину христианскую, с большею ревностию продолжал действовать в духе своего предшественника Ираклия.
При энергических действиях императоров, патриарха константинопольского Сергия и некоторых других епископов, монофелитство успело пустить довольно глубокие корни на Востоке. В Церкви константинопольской, которая была тогда руководительницей всех других Церквей Востока, встречаем целый ряд патриархов-еретиков. Таков был Пирр, преемник Сергия, умершего в 638 году, Павел и Петр. Какими печальными последствиями отразилось на общем течении дел церковных господствовавшее монофелитство, об этом встречаем следующее красноречивое свидетельство современника. "Иерархи сделались ересиархами и вместо мира возвещали народу распрю, сеяли на церковной ниве вместо пшеницы плевелы; вино (истина) мешалось с водою (ересью) и, поили ближнего мутной смесью; волк принимался за ягненка, ягненок за волка; ложь считалась истиною и истина ложью; нечестие пожирало благочестие. Перепутались все дела Церкви".
С самых первых пор своего открытого появления ересь встретила себе в рядах православных могущественных противников. Ревность к вере и ученость делала этих противников непобедимыми в их борьбе с лжеучением. Первым защитником православия против монофелитов был св. Софроний.
Св. Софроний родился и получил первое воспитание в Дамаске. Но духовное образование его совершилось под руководством блаженного Иоанна Мосха, в путешествиях по разным обителям, в которых жили опытные и мудрые в духовной жизни подвижники. Вместе с наставником и другом своим Иоанном св. Софроний посещал святые места Иерусалима и разные монастыри Палестинские, знаменитые именами великих основателей их, Евфимия, Феодосия, Саввы, Герасима и других, беседовал со свв. старцами, искусившимися в подвигах добродетели и благочестия, и усвоял их наставления и советы.
В Александрии Софроний принял пострижение иноческое, и здесь ревностию, умом, просвещением и святостию жизни приобрел себе всеобщее уважение.
Чтобы лучше уверить других в правоте своего учения, Кир дал его на рассмотрение Софронию. Святой Софроний, прочитавши изложение веры, не мог удержаться от горьких слез: он пал к ногам патриарха, обнимал его колени и заклинал не обнародовать этих членов, потому что в них есть сходное с учением Аполлинария. Но патриарх не хотел послушаться мудрого советника и не замедлил подписать и обнародовать акт примирительный.
Не видя никакой надежды поддержать правую веру в Александрии, св. Софроний предпринял путешествие в Константинополь и обратился с теми же мольбами к Сергию, к которому, между тем, пришло послание Кира вместе с посланием к самому императору. Сергий, не внимая молениям Софрония, спешил утвердить учение Кира и все сделанное им для мнимого примирения еретиков с Церковию. С глубокою печалию в душе св. Софроний отправился на Восток. Но Промысл небесный уготовал ему место, с которого голос защитника правой веры сильнее и ревность его по чистоте учения Церкви полезнее могли быть для всех христиан. По смерти патриарха иерусалимского Модеста он, несмотря на собственное нежелание и отречение от епископства, избран был на кафедру иерусалимскую (629 г.).
Вступив на патриаршую кафедру, св. Софроний немедленно составил собор из палестинских епископов и написал окружное послание к патриархам, в котором подробно изложил все члены православной веры, особенно же о двух естествах, действиях и волях в Иисусе Христе. Кроме того, он собрал 600 мест из отеческих писаний в опровержение монофелитов и старался привести их через это к сознанию своего заблуждения; но еретики были только раздражены таким обличением и вооружились против св. Софрония новыми клеветами. Таким образом, ересь начала возрастать все сильнее и быстрее.
Св. Софроний сам готов был отправиться в Рим, чтобы там, по крайней мере, найти споборников православия; но над Иерусалимом собиралась гроза с другой стороны от иноверных мусульман. В этих обстоятельствах он призвал к себе епископа Доры, Стефана, первого из подчиненных ему епископов, и на него решился возложить дело, которого сам не мог исполнить. Чтобы возбудить в посланнике своем святую ревность к защите правой веры и обязать его к точному исполнению возлагаемой на него обязанности, св. Софроний привел Стефана на Голгофу, и там, на месте распятия Иисуса Христа, заповедывал ему следующее: "Помни, что ты дашь ответ Распятому на сем месте, когда Он придет судить живых и мертвых, если пренебрежешь опасностию, в какой находится теперь вера. Соверши то, чего я не могу исполнить по причине нашествия сарацинов". Стефан, тронутый убеждениями св. патриарха, решился исполнить его волю и, несмотря на все опасности от врагов православия, отправился в Рим.
Между тем, св. Софроний окружен был новыми горестями и бедствиями. Иерусалим, осажденный сарацинами, необходимо должен был сдаться. Как ни тягостно было это условие для сердца такого пастыря, но он сам согласился на условия сдачи и успел, по крайней мере, своим предстательством сохранить град от разрушения, храмы – от осквернения и жителей – от рабства или смерти. Однако ж, сам святитель недолго пережил пленение Иерусалима: он скончался в том же году, 637 от Р. Х., от горестной мысли, что ему суждено увидеть полное оправдание страшного пророчества Даниилова о мерзости запустения на месте святе.
Вместе с Софронием на чреду служения православию выступает св. Максим. Преподобный Максим исповедник родился около 580 года по Р. Х. в Константинополе. Родители его были люди вельможные и глубоко благочестивые; в благочестии воспитали и сына своего Максима. Умственные и нравственные его качества не могли укрыться от императора Ираклия, который против его воли, сделал его первым своим секретарем. С совершенным успехом исполнял он возложенную на него должность и помогал императору во всех важных и трудных случаях.
Недолго, впрочем, он оставался при дворе. Склонный к жизни тихой, уединенной, он оставил свою важную должность при дворе и удалился в монастырь. Приняв, по неотложной просьбе братии, сан игумена, Максим неутомимо заботился о благе вверившихся его руководству душ, усугублял свою ревность к подвигам, чтобы быть примером для всех.
Когда появилось монофелитство, Максим выступил на защиту православия. Переходя по разным местам Александрии, в Кипре, в Константинополе, в разных провинциях Малой Азии, всюду он сильным словом своим утверждал православных в вере, прося и умоляя их неизменно хранить благое наследие веры, и с дерзновением исповедывал ее душою и устами. В таких благотворных для православной Церкви подвигах пр. Максим провел около семи лет от 633 до 640 г. В этом году он прибыл в Африку. Сами епископы африканские охотно поставляли себя в число учеников его, несмотря на то, что он был простой монах. Следствием общего доверия и любви к нему было то, что ересь монофелитская потерпела в Африке решительное поражение. Епископы, по убеждению и под руководством преп. Максима, созвали, каждый в своей области, соборы и торжественно прокляли ересь.
Последним славным делом преп. Максима в Африке было публичное прение о вере с отставленным патриархом константинопольским Пирром, преемником главного распространителя ереси патриарха Сергия. Изгнанный из Константинополя по подозрениям, выставляющим очень невыгодно его поведение, Пирр бежал в Африку и здесь также распространял свои заблуждения, но в лице преп. Максима встретил самого сильного противника. Прение между ними происходило публично. Максим ясно и убедительно опроверг учение монофелитов и вместе с тем доказал, что И. Христос "как естеством Бог и естеством человек, имеет и Божескую и человеческую волю, что без человеческой воли Он не был бы совершенным человеком". Пирр торжественно сознался в своем заблуждении и просил, чтобы ему дозволено было видеть лицо римского папы и лично передать ему собственноручный акт отречения от ереси. В это время в Риме папою был ревностный блюститель православия Феодор. Когда Пирр и Максим прибыли сюда из Африки (645 г.) и представились папе, по его распоряжению в назначенное время оба они пошли в церковь св. апостолов, где в присутствии клира Пирр прочитал и передал Феодору акт отречения от ереси монофелитов. После сего папа торжественно присоединил его к св. Церкви.
В Риме преп. Максим прожил около 10 лет. По словам жизнеописателя, ученика его, Анастасия, здесь он написал большую часть своих догматических трактатов и посланий для утверждения верных и посрамления еретиков, занимался и устными беседами с римскими христианами, во множестве стекавшимися к нему. Констанс дал повеление немедленно схватить Максима и представить в Константинополь.
Как только корабль, везший его, достиг Константинополя, явился отряд вооруженных воинов, которые с грубостию взяв Максима и его учеников повлекли их, босых и полунагих, по улицам города, и потом, как бы злодеев, бросили в мрачную темницу. Через несколько дней начался допрос и суд в царской палате под председательством Газофилакса, мужа жестокого и безнравственного. Не надеясь защитить своего еретического учения о единой воле в И. Христе, беззаконные судьи прибегли к различным клеветам, и уже готовы были лжесвидетели. Обвиняли Максима во вражде к царю, в измене отечеству, в нарушении мира церковного и угрожали ему сожжением. "Благодарю Бога моего, – с тяжким вздохом отвечал глубокий старец, – что предан я в ваши руки и за вольные мои прегрешения подвергаюсь невольным наказаниям"; и, вполне опровергнув все лжесвидетельства, сказал: "Если тот, кто говорит не на точном основании слова Божия и свв. отцов, разделяет Церковь, что сказать о людях, которые совершенно ниспровергают догматы и правила святых, без которых не может существовать самая Церковь?" А когда один лжесвидетель, некто Григорий, возражал ему, что "типос – образец веры не уничтожает Божественного учения о двух волях и действиях во И. Христе, а только повелевает молчать об этих выражениях ради мира Церкви", то пр. Максим отвечал: "Молчание о том, что прямо содержится в слове Божием и учении отцов, предполагает преступное равнодушие к вере, и, следовательно, отступничество от Бога". Такие смелые ответы вывели из терпения неправедных судей, привыкших к лицемерию и лести. "Неужели он и после сего останется в живых?" – воскликнул председатель суда. Максима вывели из собрания суда и заключили в темницу.
Спустя несколько времени, пришли к преп. Максиму нарочитые послы от патриарха константинопольского и ложно возвестили ему, что римский первосвященник вступил в общение с константинопольскою Церковию, и таким образом теперь все церкви находятся в единении. Преп. Максим изъявил желание узнать содержание того исповедания веры, на основании которого будто бы все Церкви вступили в общение. "Мы исповедуем во Христе две воли и два действия по причине соединения их", – говорили послы. Таково было в самом деле новое видоизменение ереси монофелитской. Сначала еретики под угрозою анафемы предписывали всем исповедывать во Христе одну волю; потом строго запрещали говорить и об одной, и о двух волях, и вот теперь повелевают признавать три воли – Божескую, человеческую и богочеловеческую. Показав нелепость такого исповедания, противного не только учению Церкви, но и здравому смыслу, преп. Максим сказал: "Делайте со мною, что хотите, но я не могу принять такого исповедания". Послы грозили жестокою смертию. "Да совершится надо мною воля Божия во славу святого имени Его", – был ответ исповедника. Представители Церкви константинопольской убедили императора удалить его в заточение. Местом ссылки назначена была Визия, небольшая крепость во Фракии.
Долго преп. Максим томился в темнице. Наконец, опять привели его в Константинополь с намерением как можно жесточе наказать его. "Ты приведен в город сей, чтобы быть преданным сожжению", – объявил ему Газофилакс. "Благодарю Бога моего, очищающего мои согрешения такою казнию", – сказал Максим. Видя, что угрозами нельзя поколебать твердость исповедника и заставить его отказаться от православия, в тот же день вечером от судей посланы были к нему Троил патриций и Сергий, начальник царской трапезы. "Что же ты не вступишь в общение с константинопольским престолом?" – спросили его посланные. "Нет", – твердо ответил исповедник. "Почему?" – "Потому что предстоятели сей Церкви отринули определения прежних соборов".
Гордость и злоба ослепили еретиков. На последнем суде состоялось такое решение: "Следовало бы предать Максима всей строгости законов и наказать смертною казнию", но, – будто бы по человеколюбию и милости, – "даровать ему жизнь с назначением жесточайших наказаний, которые должен был исполнить епарх – начальник города". Он до тех пор приказал бить неповинного страдальца острыми ремнями, что на теле его не осталось целого места, и земля обагрилась кровию его, потом едва живого заключили его в темницу. На другой день епарх велел отрезать ему язык, чтобы более не мог он обличать ереси; но исповедник и без языка мог говорить и возвещать истину. Еретики не вразумились и таким очевидным чудом, но еще более озлобились на страдальца: повелели отрезать у него правую руку, которою он писал различные сочинения против ереси. После всего этого, от главы до ног израненного и изувеченного, влекли его по главным улицам города и всячески ругались над ним.
Местом последнего заточения преп. Максима была страна скифская – Алания. На пути до того изнемог он от ран, что провожавшие принуждены были нести его на носилках. Прожив в последнем изгнании до трех лет, он был утешен небесным видением, в котором ему открыто было, что 13 августа, в день субботний, Господь возьмет его в блаженный покой Свой. Св. Старец объявил о сем откровении бывшим при нем. Всегда готовый к отшествию, последние дни жизни своей провел он в особенном приготовлении к вечности, и 13 дня августа 662 года мирно и в неизреченной радости предал дух свой Господу.
Одновременно с Максимом защитником православия явился и св. Мартин, папа римский. Св. Мартин родился в Тосканском городе Тоди, получил образование от самых лучших наставников своего времени и своей страны и оказал великие успехи в витийстве и любомудрии. Знатность рода, богатое наследство, превосходные дарования и обширные сведения открывали юному Мартину блистательное поприще в свете, но он все оставил, и наукам человеческим предпочел науку о спасении. Чтобы глубже постигнуть эту божественную науку, он отправился в Рим и там охотно был принят в церковный клир. Он начал свое служение Богу с самых низших степеней церковных, и на каждой из них являл собою образец святости и непорочности нравов, чистоты служения и просвещенной ревности по благочестию и православию.
Св. Мартин был уже пресвитером, когда скончался папа римский Феодор. Мысли и очи всех обратились на Мартина, и он, против своей воли, единодушно был избран преемником Феодору. Первые годы первосвятительства его протекли довольно мирно и спокойно; все последующие были – ряд бедствий и злостраданий за чистоту и истину исповедания веры Христовой. Констанс послал свое изложение веры Мартину с повелением неотложно держаться его. "Если бы и весь мир новое сие учение, правоверию противное, восхотел принять, – отвечал св. папа, – я не приму, не отступлю от евангельского и апостольского учения и святых отец предания, хотя бы и до смерти пострадать пришлось". Он отправил к патриарху Павлу самых почетных мужей из своего клира, моля и увещавая главу христиан восточных не отступать от древнего православия и не сеять раздора в Церкви. Вместо ответа послы св. Мартина сосланы в ссылку.
"Тогда-то святейший папа, – говорит св. Димитрий Ростовский, – по совету преподобного Максима, в Риме в то время бывшего, собрал собор поместный, созвав епископов числом сто пять". На этом соборе были рассмотрены: указ Ираклия, в пользу монофелитов, с изложением еретического исповедания Констанса и все вообще лжемудрование еретиков, и предано осуждению вместе с защитниками его Павлом, Пирром, Сергием и проч. Деяния собора были разосланы ко всем православным епископам вместе с посланием св. Мартина, – сильным, ясным и убедительным. Ересь монофелитов была обнаружена во всей наготе своей пред целым светом.
Разгневанный действиями св. Мартина, монофелит Констанс послал в Рим экзарха своего, Феодора Каллиону, схватить папу и привести в Константинополь. Не имея возможности этого сделать явно, чтобы не произвести всеобщего возмущения в Риме, Каллиона похитил св. Мартина тайно, в глубокую ночь, из церкви Иоанна Латранского, вывел из города и отправил в Константинополь. На пути обращались со св. папою самым бесчеловечным образом, и так измучили его, что, по прибытии к воротам Византии, он уже не мог стоять на ногах, его подняли на носилки, и также ночью, боясь народного возмущения, отнесли в какой-то пустой дом, называвшийся Прандиарием, и заключили в мрачную и тесную комнату. Здесь он томился девяносто три дня, страдая от болезней, терпя голод и жажду и не имея ни одного человека для взаимного собеседования. Наконец, о нем вспомнили и велели привести в сенат для суда над ним. Оправдываться было не перед кем и не в чем: судьями были враги монофелиты, обвинители – подкупленные воины и другие подобные люди. Увидя их, св. Мартин сказал с улыбкою: "Так это ваши свидетели? И таково будет ваше судопроизводство?" Ему не отвечали, и приказали доносчикам произнести клятву над Евангелием в том, что они будут обвинять по совести. "Именем Божиим умолю вас, – вскричал тогда пораженный таким святотатством Мартин, – не заставляйте их клясться над св. Евангелием: пусть они говорят, что хотят, только без клятвы; делайте и вы со мною, что хотите, только не заставляйте их быть клятвопреступниками. Зачем губить их души таким образом?"
Его судили не по делу Церкви, а как государственного преступника. Он хотел оправдываться, его не слушали; начал было говорить, префект прервал его и закричал: "Не говори нам о вере; здесь идет дело о возмущении против правительства. Мы все христиане и все православные". – "О, если бы Господь дал, чтобы это была правда, - воскликнул св. Мартин, – но в страшный день суда Его я буду свидетельствовать против вашей неправды!"
Утомленный, поруганный, с тяжелым железным ошейником, окруженный стражею, св. Мартин выведен из сената. С ним поступали так жестоко, что самая стража и народ не могли без слез смотреть на невинного страдальца. Его водили из сената на позорищное место, и там заставляли народ кричать: "Анафема Мартину". С него сняли всю одежду и даже разодрали пополам рубашку; оковали всего цепями, окружили воинами, и в этом виде влекли по всему городу в преторию. Приведши в преторию, св. Мартина сначала бросили в общую тюрьму с разбойниками и душегубцами; но потом, спустя около года, перевели в другую темницу, называемую Диомидовою. Его тащили с таким бесчеловечием, что, падая по ступеням тюремного входа и ударяясь о камни, он обагрил их своею кровью и изранил все тело.
В Диомидовой темнице угодник Божий страдал восемьдесят пять дней; он ждал мученической кончины – ему объявили ссылку и отвезли на корабль в Херсонес, где он страдал еще два года, гладом, теснотою и всяких потреб недостаточеством томимый. Св. Мартин скончался в 655 году и погребен вне города Херсонеса, во Влахернской церкви. "И бе гроб его славен, – говорит св. Димитрий Ростовский, – понеже многая и различная болящим исцеления подаваше, – молитвами его святыми".
Прошло целых два царствования Ираклия и Констанса, из которых каждое было продолжительно в борьбе с православием, но цель, с какою боролись, не достигалась. Следствием борьбы было лишь расстройство дел церковных. "Все дела Церкви перепутались". Благоразумие требовало оставить меры светские, которыми хотели достигнуть единения церковного, и, чтобы умиротворить Церковь, обратиться к самой Церкви. За осуществление этой благоразумной мысли и взялся новый император Константин Погонат. Он решился, как он сам говорит, "созвать глаза Церкви, иереев, к рассмотрению истины".
Действительно, стараниями императора Константина собран был в 680 году многочисленный собор в Константинополе. В числе замечательнейших представителей собора были патриарх константинопольский Георгий, патриарх антиохийский Макарий; лицо патриарха александрийского представлял пресвитер Петр; лицо патриарха иерусалимского представлял пресвитер Феодор. Император, как обычно, требовал представителей папского престола для собора, при чем он просил папу обратить внимание на умственное достоинство легатов, какие будут назначены на собор. Посылая своих представителей на собор, папа Агафон с скромностию объявил, что, быть может, он и не удовлетворит желаниям императора относительно посылки на собор людей ученых, потому что, по его словам, обстоятельства не благоприятствовали процветанию науки в Риме. Папа писал в Константинополь: "Можно ли у людей, живущих среди народа бедного и трудами рук своих с большими усилиями снискивающих себе насущный хлеб, искать полного знания писаний? Мы сохраняем законно составленные определения свв. наших предшественников и свв. соборов, – определения в простоте сердца и без всякой двусмысленности. Что же касается светского красноречия, то не думаем, чтобы в наше время можно было найти кого-либо, могущего похвалиться высокими познаниями, потому что в наших странах постоянно свирепствует восстание различных народов, которые то борются между собой, то бегут врознь и грабят. Мирского красноречия нет у людей неученых". Но, не хвалясь знанием лиц посылаемых, папа в то же время дает знать о глубокой вере, которою проникнуты посланные им. Представителями папского престола на соборе были пресвитеры Феодор и Георгий и диакон Иоанн, которые, несмотря на опасения папы, показали себя глубоко знающими писание и отеческое учение и не чуждыми красноречия. Всех присутствовавших к концу собора было 153. На большей части заседаний собора присутствовал и сам император Константин. Собор происходил во дворце, в зале, называемой от сводчатой формы потолка Труллою, и длился почти целый год.
В составе самого собора нашлись лица, которые со всем жаром решились защищать лжеучение монофелитское. Таков был прежде всего патриарх антиохийский Макарий. До известной степени ему сочувствует, по крайней мере, в начале собора и патриарх константинопольский Георгий.
Осуждение Макария и изобличение его лжеучения было одним из важнейших дел собора, но этим борьба отцов собора с еретиками лично не ограничилась. Кроме этого главного ересиарха-монофелита, на соборе явились и некоторые другие, мыслившие по-монофелитски. Борьба с ними требовала также не мало труда и времени со стороны собора. На соборе обнаружились такие монофелиты, которые считали не нужным какие бы то ни было рассуждения религиозные об одной и двух волях во Христе, и полагали незаконным осуждать как тех, кто учит об одной воле, так и тех, кто учит о двух волях. Во главе этих монофелитов стоял епископ мелетинский Феодор, называвший себя "человеком деревенским". Этих лиц, отделяющихся от общения с остальным собором, сначала сочли за сторонников Макария, но оказалось, что они стояли особо, составляли отдельную партию. Партия эта недолго отделялась от собора. После того как произошло на соборе сличение первого свитка Макариева, которое обнаружило неосновательность монофелитства, епископы и клирики, принадлежавшие к этой партии, объявили себя стоящими заодно с собором православных и, подав собору свое "исповедание веры", они действительно воссоединены были с Церковью.
К концу соборной деятельности отцам собора пришлось иметь дело с отдельными монофелитами, которые по своей воле представлялись на соборе и хотели защищать лжеучение.
Таков был монах Полихроний, которого справедливо деяния называют человеком "детского и сумасбродного ума" и "глупейшим". Подробности события состоят в следующем. Один из епископов собора заявил, что один монах Полихроний желает войти на собор и изложить свою веру. Собор соизволил на это предложение. Полихроний вошел. От него потребовали, чтобы он исповедал свою веру в домостроительство воплощения Иисуса Христа. В ответ на это Полихроний сказал: "Я дам свое исповедание на гробе мертвеца, с призыванием Сына Божия, чтобы Он воскресил мертвеца; если же мертвец не встанет, то собор и император пусть делают со мной, что угодно!" Собор сказал, что ему необходимо знать, какое именно исповедание веры положит Полихроний на мертвеца. На это Полихроний сказал: "Я положу мое исповедание поверх мертвеца, и тогда вы его прочтете". Собор распорядился, чтобы был приготовлен мертвец, над которым Полихроний должен был сделать свой странный опыт. Тогда он передал собору свою хартию, запечатанную печатию и заключавшую его исповедание, прибавив: "В этом моя вера, так вразумил меня Бог". Хартия была, однако ж, прочтена и заключала в себе описание каких-то галлюцинаций престарелого монаха. В хартии читалось: "Я, Полихроний, поклоняюсь императору Константину так, как бы я был в его присутствии. Видел я (в видении) множество мужей в белых одеждах и в средине их мужа, о доблести которого я не могу рассказать, который говорил мне: "Он (император) устрояет новую веру, поспешай, скажи императору, чтобы он не выдумывал новой веры и не принимал". И когда я шел из города Ираклии в Хризополь и остановился под палящим солнцем, видел я мужа страшного, очень блистающего. Он стал против меня, говоря: "Кто не исповедует одной воли и богомужного действия, тот не христианин". Я сказал: "Это именно предопределил император Константин: одна воля и одно богомужное действие". Тот сказал: "Очень хорошо и богоугодно". На вопрос собора: сам ли Полихроний писал эту хартию, он отвечал, что это писано его собственною рукой. Затем происходил самый акт воскрешения мертвеца. Собор, сановники и многочисленный народ собрались на площади, которая находилась пред одной народной банею; на богатых посеребренных носилках положен был мертвец. Полихроний возложил на труп свое исповедание веры, которое представлено было собору, и ждал воскресения умершего, но тщетно. Проходили часы, а мертвец оставался недвижим. Напрасно Полихроний стал нашептывать мертвецу, чудо не совершалось. Тогда Полихроний всенародно объявил: "Я не могу воскресить мертвого". Присутствовавший народ с негодованием кричал: "Анафема новому Симону (волхву), анафема обольстителю народа". Собор возвратился назад, во дворец, где происходили его прежние заседания. Полихроний был посрамлен. Лживость его уверений открылась воочию всех. Однако ж, упорный монах и теперь остался упорствующим в своем нечестии. Ибо когда собор спросил его после всего случившегося: "Пусть Полихроний скажет, исповедует ли он две естественные воли и два естественные действия во Христе", упорный отвечал: "Как говорится в хартии, которую я подал и положил на мертвеца, так я верю в одну волю и одно богомужное действие, а другого ничего не говорю". После этого собор изрекает свой суд над Полихронием, "соблазнителем и обольстителем народа и явным еретиком", он лишен был священного сана, которым был облечен.
Опровергши все доводы, какими еретики хотели подтвердить свое учение, разобрав тщательно все сочинения монофелитские, какие могли служить к поддержанию ереси, собор в следующем вероопределении провозгласил истину православия.
"Проповедуем согласно учению свв. отцов, что в Христе два естественные хотения или воли нераздельны, неизменно, неразлучно, неслитно и две естественные воли не противоположные, как говорили нечестивые еретики, да не будет, но человеческая Его воля уступает, не противоречит, не противоборствует, а подчиняется Его божественной и всемогущей воле. Утверждаем, что в одном и том же Господе нашем Иисусе Христе, истинном Боге нашем, два естественные действия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслитноОтсюда видно, что собор учение о двух волях во Христе излагает в тех же самых выражениях, в каких на 4 Вселен. соборе изложено было учение о двух естествах во Христе (Деян., т. IV, стр. 109).>. Мы признаем две естественные воли и действия (во Христе), согласно сочетавшиеся между собою для спасения рода человеческого" (Д. VI, 471-з). Это вероопределение собора торжественно было провозглашено и утверждено 16 сентября 681 года. Свое полное согласие с вероопределением отцы выразили в ответе на вопрос императора Константина, присутствовавшего на этом заседании собора: "Пусть св. и Вселенский собор скажет, по согласию ли всех епископов провозглашено определение?" Отцы воскликнули: "Все так веруем, все так думаем, все мы подписали по согласию, все веруем православно! Проповедовавшим, проповедующим и имеющимпроповедовать одну волю и одно действие в воплотившемся Христе Боге, анафема!"
Радость Церкви по случаю ниспровержения ереси слышится в восторженном послании, которым Восток извещал церковь римскую о событии торжества веры. Вот немногие слова из этого послания: "Где произведшие соблазн сокрушенной ереси? Сняты покровы с лиц, обличены подделки обольстителей. Волк (Макарий) снял с себя кожу и торжественно выступает нагим волком. Истина торжествует, ложь ниспровергнута. Сеятель плевельских догматов отлучен. Пшеница, христолюбивый народ, собрана в одну житницу Церкви Христовой. Свет православия взошел, тьма заблуждения скрылась из глаз. Кончилось время траура, печаль превратилась в веселие, скорбь – в радость. Посему и мы, сорадуясь церквам Божиим, принявшим благодать мира, взываем по-апостольски: "Радуйтеся, радуйтеся, и паки реку: радуйтеся".